Глава XXVIII

– – – Такой путаницы у меня никогда еще не получалось. – – – Ведь в последней главе, по крайней мере поскольку она провела меня через Оксер, я совершил два разных путешествия одновременно и одним и тем же взмахом пера – причем в том путешествии, которое я пишу сейчас, я совсем уехал из Оксера, а в том, которое напишу позже, я только наполовину из него выехал. – – Каждой вещи доступна только известная степень совершенства; перестав с этим считаться, я поставил себя в такое положение, в каком никогда еще не находился ни один путешественник до меня: ведь в настоящую минуту я перехожу с отцом и дядей Тоби рыночную площадь в Оксере, возвращаясь из аббатства в гостиницу пообедать, – – и в эту же самую минуту вхожу в Лион с каретой, разбившейся на тысячу кусков, – а кроме того, в это же время я сижу в красивом павильоне, выстроенном Принджелло [383] на берегах Гаронны, предоставленном мне мосье Слиньяком [384] , воспевая все эти происшествия.

– – Позвольте мне собраться с мыслями и продолжить мой путь. —

Глава XXIX

– Я этому рад, – сказал я, мысленно произведя подсчет, когда входил в Лион, – – – обломки кареты были кое-как свалены вместе со всеми моими пожитками в телегу, которая медленно тащилась впереди меня, – – – я искренне рад, – сказал я, – что она разбилась вдребезги, ибо теперь я могу доехать водой до самого Авиньона и приблизиться таким образом на сто двадцать миль к цели моего путешествия, не истратив на дорогу и семи ливров, – – – а оттуда, – продолжал я, производя дальнейший подсчет, – я могу нанять пару мулов – или ослов, если пожелаю, ведь никто меня не знает, и проехать равнины Лангедока почти даром. – – Благодаря этому несчастью я сберегу четыреста ливров, которые останутся у меня в кармане, – а удовольствия? – Удовольствий я получу на вдвое большую сумму. С какой скоростью, – продолжал я, хлопая в ладоши, – помчусь я вниз по быстрой Роне, оставляя Виваре по правую руку и Дофине по левую и едва взглянув на старинные города Вьенн, Баланс и Вивье! Как ярко разгорится мой светильник, когда я сорву на лету румяную гроздь с Эрмитажа и Кот-Роти [385] , стрелой проносясь мимо их склонов! и как освежит мою кровь вид приближающихся и удаляющихся прибрежных романтических замков, откуда некогда куртуазные рыцари освобождали страдалиц, – – и головокружительное зрелище скал, гор, водопадов и всей этой хаотичности Природы со всеми ее великими произведениями. – —

По мере того как я углублялся в эти размышления, карета моя, крушение которой сначала мне показалось большим бедствием, понемногу утрачивала в моих глазах свои достоинства, свежие ее краски поблекли – позолота потускнела, и вся она представилась мне такой убогой – такой жалкой! – такой невзрачной! – словом, настолько хуже рыдвана аббатисы Андуйетской, – что я открыл уже рот с намерением послать ее к черту – как вдруг один разбитной каретных дел мастер, проворно перейдя улицу, спросил, не прикажет ли мосье починить свою карету. – Нет, нет, – сказал я, отрицательно мотнув головой. – Так, может быть, мосье угодно ее продать? – продолжал каретник. – С превеликим удовольствием, – сказал я, – железные части стоят сорок ливров – стекла столько же – а кожу вы можете взять в придачу даром.

– Эта карета оказалась для меня прямо золотым дном, – сказал я, – когда каретник отсчитывал мне деньги. – Такая уж у меня манера вести хозяйство, по крайней мере в отношении жизненных бедствий – – я стараюсь извлечь хоть грошовый (а все-таки!) доход из каждого из них, когда они меня постигают.

– – Пожалуйста, милая Дженни, расскажи за меня, как я себя вел во время одного несчастья, самого угнетающего, какое могло случиться со мной – мужчиной, гордящимся, как и подобает, своей мужской силой. – —

– Этого довольно, – сказала ты, подходя ко мне вплотную, когда я стоял со своими подвязками в руке, размышляя о том, чего не произошло. – – Этого довольно, Тристрам, и я удовлетворена, – сказала ты, прошептав мне на ухо * * * * *. – – Другой бы мужчина на моем месте сквозь землю провалился. – —

– – Из всего на свете можно извлечь какую-нибудь выгоду, – сказал я.

– – Поеду в Уэльс месяца на полтора и буду там пить козье молоко – это происшествие прибавит мне семь лет жизни. – Вот почему я не могу себе простить, что столько бранил Фортуну за множество мелких неприятностей, которыми она меня преследовала всю жизнь подобно злой принцессе, как я ее называл. Право, если у меня есть за что на нее сердиться, так только за то, что она не посылала мне тяжелых несчастий, – два десятка основательных увесистых ударов были бы для меня все равно что хорошая пенсия.

– – Сотня фунтов в год или около того – вот все, чего я желаю, – необходимость платить налог с более крупной суммы меня совсем не прельщает.

Глава XXX

Для тех, кто в этом разбирается и называет досадные обстоятельства досадными обстоятельствами, ничего не может быть досаднее, как провести лучшую часть дня в Лионе, самом богатом и цветущем городе Франции, наполненном остатками античности, – и не быть в состоянии его осмотреть. Встретить какую-нибудь помеху, конечно, досадно; но когда этой помехой бывает досада – – получается то, что философия справедливо называет

Я выпил две чашки кофе на молоке (что, к слову сказать, очень полезно для чахоточных, но молоко и кофе надо варить вместе – иначе будет только кофе с молоком) – и так как было не более восьми часов утра, а бот отходил в полдень, я имел время так впиться глазами в Лион, что впоследствии истощил терпенье всех моих друзей рассказами о нем. – Я пойду в собор, – сказал я, заглянув в свой список, – и осмотрю в первую очередь замечательный механизм башенных часов работы Липпия из Базеля [386] . – —

Однако меньше всего на свете я смыслю в механике – – у меня нет к ней ни способностей, ни вкуса, ни расположения – мозг мой настолько непригоден к уразумению вещей этого рода, что – объявляю это во всеуслышание – я до сих пор не в состоянии уразуметь устройство беличьей клетки или обыкновенного точильного колеса, хотя много часов моей жизни взирал с благоговейным вниманием на первую – и простоял с истинно христианским терпением у второго. – —

– Пойду посмотреть изумительный механизм этих башенных часов, – сказал я, – вот первое, что я сделаю, а потом посещу Большую библиотеку иезуитов и попрошу, чтобы мне показали, если это возможно, тридцатитомную всеобщую историю Китая, написанную (не по-татарски, а) по-китайски и, вдобавок, китайскими буквами.

В китайском языке я понимаю не больше, чем в часовом механизме Липпия; почему эти две вещи протолкались на первое место моего списка – – предоставляю любителям разгадывать эту загадку Природы. Признаться, она смахивает на каприз ее светлости, и для тех, кто за ней ухаживает, еще важнее, чем для меня, проникнуть в тайны ее причуд.

– Когда эти достопримечательности будут осмотрены, – сказал я, обращаясь наполовину к моему valet de place [387] , стоявшему за мной, – – не худо бы нам сходить в церковь святого Иринея и осмотреть столб, к которому привязан был Христос, – – а после этого дом, где жил Понтий Пилат. – – Это не здесь, а в соседнем городе, – сказал valet de place, – во Вьенне. – Очень рад, – сказал я, сорвавшись со стула и делая по комнате шаги вдвое больше обыкновенных, – – тем скорее попаду я к гробнице двух любовников.

Что было причиной моего движения и почему я заходил таким широким шагом, произнося приведенные слова, – – я мог бы и этот вопрос предоставить решению любопытных, но так как тут не замешаны никакие часовые механизмы – – читатель не понесет ущерба, если я сам все объясню.