– – – Какая превосходная гостиница в Мулене!

Глава XXV

Когда мы доберемся до конца этой главы (но не раньше), нам придется вернуться к двум незаполненным главам, из-за которых вот уже полчаса истекает кровью моя честь. – – Я останавливаю кровотечение и, сорвав одну из моих желтых туфель и швырнув ее изо всей силы в противоположный конец комнаты, заявляю ее пятке:

– – Какое бы здесь ни нашлось сходство с половиной глав, которые когда-либо были написаны или, почем я знаю, пишутся в настоящее время, – оно настолько же случайно, как пена на коне Зевксиса [452] ; кроме того, я смотрю с уважением на главу, в которой только ничего нет; а если принять во внимание, сколько есть на свете вещей похуже, – – так это и вовсе неподходящий предмет для сатиры. – —

– – Почему же они были оставлены в таком виде? Если

–тут кто-нибудь, не дожидаясь моего ответа, обзовет меня болваном, дурнем, тупицей, остолопом, простофилей, пентюхом, чурбаном, паскудником – – и другими крепкими словами, которыми пекари из Лерне [453] угощали пастухов короля Гаргантюа, – – пусть обзывает – (как говорила Бригитта) сколько душе его угодно, я ему ничего не скажу; ибо как мог такой ругатель предвидеть, что мне пришлось написать двадцать пятую главу моей книги раньше восемнадцатой и т. д.

– – – Вот почему я на это не обижаюсь. – – Я желаю только, чтобы отсюда извлечен был тот урок, что «следует предоставить каждому рассказывать свои повести на свой лад».

Так как миссис Бригитта отворила дверь прежде, чем капрал как следует постучал, то срок между ударом молотка и появлением дяди Тоби в гостиной был такой коротенький, что миссис Водмен едва успела выйти из-за занавески – – положить на стол Библию и сделать шаг или два по направлению к двери, чтобы принять гостя.

Дядя Тоби поклонился миссис Водмен так, как мужчине полагалось кланяться женщинам в лето господне тысяча семьсот тринадцатое, – – затем, повернувшись кругом, направился бок о бок с ней к дивану и в двух простых словах – – хотя не прежде, чем он сел, – – и не после того, как он сел, – – но в самое то время, как садился, – сказал ей, что он влюблен, – – зайдя, таким образом, в своем изъяснении дальше, чем было необходимо.

Миссис Водмен, натурально, опустила глаза на прореху в своем переднике, которую тогда зашивала, в ожидании, что дядя Тоби скажет дальше; но последний был вовсе лишен способностей развивать тему, и любовь, вдобавок, была темой, которой он владел хуже всего, – – поэтому, признавшись миссис Водмен в любви, он ограничился сказанным и предоставил своим словам действовать самостоятельно.

Отец мой всегда был в восторге от этой системы дяди Тоби, как он ошибочно называл ее, и часто говорил, что если бы брат его присовокуплял сюда еще трубку табаку – – он этим нашел бы дорогу, если верить одной испанской пословице, к сердцам половины женщин земного шара.

Дядя Тоби никогда не мог понять, что хотел сказать мой отец; я тоже не берусь извлечь отсюда больше, чем осуждение одного заблуждения, в котором пребывает большинство людей – за исключением французов, которые все до одного верят, как в реальное присутствие [454] , в то, «что говорить о любви значит любить на деле».

– – – Хотел бы я сделать кровяную колбасу по этому рецепту.

Пойдемте дальше. Миссис Водмен все сидела в ожидании, что дядя Тоби поступит именно так, почти до самого начала той минуты, когда молчание с одной или с другой стороны становится обыкновенно неприличным; вот почему, придвинувшись к нему поближе и подняв глаза (при этом щеки ее чуть зарделись), – – она подняла перчатку – – или взяла слово (если вам это больше нравится) и повела с дядей Тоби такой разговор:

– Заботы и беспокойства супружеского состояния, – сказала миссис Водмен, – очень велики. – Да, я думаю, – сказал дядя Тоби. – Поэтому, когда человек, – продолжала миссис Водмен, – живет так покойно, как вы, – когда он так доволен, капитан Шенди, собой, своими друзьями и своими развлечениями, – я недоумеваю, какие у него могут быть причины стремиться к этому состоянию. – – —

– – Они написаны, – проговорил дядя Тоби, – в нашем требнике.

Дядя Тоби осторожно дошел до этих пор и не стал дальше углубляться, предоставив миссис Водмен плавать над пучиной, как ей будет угодно.

– Что касается детей, – сказала миссис Водмен, – то хотя они составляют, может быть, главную цель этого установления и естественное желание, я полагаю, всех родителей, – однако кто же не знает, сколько они приносят нам несомненных горестей, являясь весьма сомнительным утешением? И что в них, милостивый государь, может возместить наши страдания – чем вознаграждают они болящую и беззащитную мать, которая дает им жизнь, за все нежные ее заботы, беспокойства и страхи? – Право, не знаю, – сказал растроганный дядя Тоби, – разве только удовольствием, которое богу угодно было…

– – Вот вздор! – воскликнула миссис Водмен.

Существует несметное множество тонов, ладов, выговоров, напевов, выражений и манер, какими в подобных случаях может быть произнесено слово вздор, и все они придают ему смысл и значение, настолько же отличные друг от друга, как грязь отличается от опрятности. – Казуисты (ибо под таким углом зрения это является делом совести) насчитывают не менее четырнадцати тысяч случаев употребления его в хорошем или в дурном смысле.

Миссис Водмен произнесла слово вздор так, что вся стыдливая кровь дяди Тоби бросилась ему в лицо, – он смутно почувствовал, что теряет почву под ногами, и остановился; не углубляясь дальше ни в горести, ни в радости супружества, он приложил руку к сердцу и выразил готовность принять их такими, как они есть, и разделить их с нею.

Сказав это, дядя Тоби не возымел желания повторять сказанное; бросив взгляд на Библию, положенную на стол миссис Водмен, он взял ее, раскрыл наудачу и, попав, милая душа, на самое интересное для него место – на осаду Иерихона, – принялся читать – предоставив своему предложению, как ранее объяснению в любви, действовать на вдову самостоятельно. А оно не подействовало ни как вяжущее, ни как слабительное; ни так, как действует опий, или хина, или ртуть, или подорожник, или другое какое-нибудь лекарственное средство, которым природа одарила мир, – короче говоря, оно совсем на нее не подействовало – по той причине, что в это время на нее уже действовало нечто другое. – – Ах я, болтун! Ведь я уже двадцать раз проговаривался, что это такое; но огонь еще не потух, у меня есть еще кое-что сказать на эту тему. – – Allons!