– Я не собираюсь, – продолжал дядя Тоби, – вступить в спор с историками, которые все согласны, что в тысяча триста восьмидесятом году после рождения Христа, в царствование Венцеслава [422] , сына Карла Четвертого,

– некий священник, по имени Шварц [423] , научил употреблению пороха венецианцев в их войнах с генуэзцами, но, несомненно, он не был первым, ибо, если верить дон Педро, епископу Леонскому… – Как это вышло, с позволения вашей милости, что священники и епископы столько утруждали свои головы порохом? – Бог его знает, – отвечал дядя Тоби, – – провидение отовсюду извлекает добро. – Итак, дон Педро утверждает в своей хронике о короле Альфонсе, завоевателе Толедо, что в тысяча триста сорок третьем году, то есть за целых тридцать семь лет до вышеупомянутой даты, секрет изготовления пороха был хорошо известен, и его уже в то время с успехом применяли как мавры, так и христиане, не только в морских сражениях, но и при многих достопамятных осадах в Испании и Берберии. – Всем известно также, что монах Бекон [423] обстоятельно писал о порохе и великодушно оставил миру рецепт его изготовления еще за сто пятьдесят лет до рождения Шварца – и что китайцы, – прибавил дядя Тоби, – еще больше сбивают нас с толкуй запутывают все наши расчеты, похваляясь, будто это изобретение было им известно за несколько столетий даже до Бекона. – —

– Это шайка лгунов, я думаю, – воскликнул Трим.

– – Не знаю, уж по какой причине, – сказал дядя Тоби, – но они на этот счет заблуждаются, как показывает жалкое состояние, в котором находится у них в настоящее время фортификация: ведь они знают из нее только fosse [424] с кирпичной стеной, да вдобавок еще не фланкированный, – – а то, что они выдают нам за бастион на каждом его углу, построено так варварски, что всякий это примет…

– – За один из семи моих замков, с позволения вашей милости, – сказал Трим.

Дядя Тоби хотя и крайне нуждался в каком-нибудь сравнении, однако вежливо отклонил предложение Трима – но когда последний ему сказал, что у него есть в Богемии еще полдюжины замков, от которых он не знает, как отделаться, – – дядя Тоби был так тронут простодушной шуткой капрала – – – что прервал свое рассуждение о порохе – – – и попросил капрала продолжать историю о короле богемском и семи его замках.

– Этот несчастный король богемский… – сказал Трим. – – Значит, он был несчастен? – воскликнул дядя Тоби, который так погрузился в свое рассуждение о порохе и других военных предметах, что хотя и попросил капрала продолжать, все-таки многочисленные замечания, которыми он прерывал беднягу, не настолько отчетливо отсутствовали в его сознании, чтобы сделать для него понятным этот эпитет. – – Значит, он был несчастен, Трим? – с чувством сказал дядя Тоби. – – Капрал, послав первым делом это злосчастное слово со всеми его синонимами к черту, мысленно пробежал главнейшие событий из истории короля богемского; но все они показывали, что – король был счастливейший человек, когда-либо живший на земле, – – и это поставило капрала в тупик; не желая, однако, брать назад свой эпитет – – еще меньше – объяснять его – – и меньше всего – искажать факты (как делают это люди науки) в угоду предвзятой теории, – – он посмотрел на дядю Тоби, ища от него помощи, – – но увидя, что дядя Тоби ждет от него того же самого, – – прокашлялся и продолжал. – —

– Этот король богемский, с позволения вашей милости, был несчастен оттого – что очень любил мореплавание и морское дело – – а случилось так, что во всем богемском королевстве не было ни одного морского порта. – —

– Откуда же, к дьяволу, ему там быть, Трим? – воскликнул дядя Тоби. – Ведь Богемия страна континентальная, и ничего другого в ней случиться не могло бы. – – – Могло бы, – возразил Трим, – если бы так угодно было господу богу. – – —

Дядя Тоби никогда не говорил о сущности и основных свойствах бога иначе, как с неуверенностью и нерешительностью. – —

– – Не думаю, – возразил дядя Тоби, немного помолчав, – ибо, будучи, как я сказал, страной континентальной и гранича с Силезией и Моравией на востоке, с Лузацией и Верхней Саксонией на севере, с Франконией на западе и с Баварией на юге, Богемия не могла бы достигнуть моря, не перестав быть Богемией, – – так же как и море, с другой стороны, не могло бы дойти до Богемии, не затопив значительной части Германии и не истребив миллионы несчастных ее жителей, которые не в состоянии были бы от него спастись. – – Какой ужас! – воскликнул Трим. – Это свидетельствовало бы, – мягко прибавил дядя Тоби, – о такой безжалостности отца всякого милосердия – что, мне кажется, Трим, – подобная вещь никоим образом не могла бы случиться.

Капрал поклонился в знак своего полного согласия и продолжал:

– Итак, в один прекрасный летний вечер королю богемскому случилось пойти погулять с королевой и придворными. – – Вот это другое дело, Трим, здесь слово случилось вполне уместно, – воскликнул дядя Тоби, – потому что король богемский мог пойти погулять с королевой, а мог и не пойти, – – это было дело случая, могло произойти и так и этак, смотря по обстоятельствам.

– Король Вильгельм, с позволения вашей милости, – сказал Трим, – был того мнения, что все предопределено на этом свете, а потому часто говаривал своим солдатам: «У каждой пули свое назначение». – Он был великий человек, – сказал дядя Тоби. – – И я по сей день считаю, – – продолжал Трим, – что выстрел, который вывел меня из строя в сражении при Ландене, направлен был в мое колено только затем, чтобы уволить меня со службы его величеству и определить на службу к вашей милости, где я буду окружен большей заботливостью, когда состарюсь. – – Иначе этого никак не объяснить, Трим, – сказал дядя Тоби.

Сердца господина и слуги были одинаково расположены к внезапному переполнению чувством, – – последовало короткое молчание.

– Кроме того, – сказал капрал, возобновляя разговор, – но более веселым тоном, – – не будь этого выстрела, мне никогда бы не довелось, с позволения вашей милости, влюбиться. – —

– Вот что, ты был влюблен, Трим, – с улыбкой сказал дядя Тоби. – —

– Еще как! – отвечал капрал, – по уши, без памяти! с позволения вашей милости. – Когда же? Где? – и как это случилось? – – Я первый раз слышу об этом, – проговорил дядя Тоби. – – – Смею сказать, – отвечал Трим, – что в полку все до последнего барабанщика и сержантских детей об этом знали. – – Ну, тогда и мне давно пора знать, – – сказал дядя Тоби.

– Ваша милость, – сказал капрал, – верно, и до сих пор с сокрушением вспоминаете о полном разгроме нашей армии и расстройстве наших рядов в деле при Ландене; не будь полков Виндама, Ламли и Голвея, прикрывших отступление по мосту Неерспекена, сам король едва ли мог бы до него добраться – – его ведь, как вашей милости известно, крепко стеснили со всех сторон. – —

– Храбрый воин! – воскликнул дядя Тоби в порыве восторга, – и сейчас еще, когда все потеряно, я вижу, капрал, как он галопом несется мимо меня налево, собирая вокруг себя остатки английской кавалерии, чтобы поддержать наш правый фланг и сорвать, если это еще возможно, лавры с чела Люксембурга [425] – – вижу, как с развевающимся шарфом, бант которого только что отхватила пуля, он одушевляет на новые подвиги полк бедного Голвея – скачет вдоль его рядов – и затем, круто повернувшись, атакует во главе его Конти. – – Храбрец! храбрец! – воскликнул дядя Тоби, – клянусь небом, он заслуживает короны. – – Вполне – как вор веревки, – радостным возгласом поддержал дядю Трим.

Дядя Тоби знал верноподданнические чувства капрала; – иначе сравнение пришлось бы ему совсем не по вкусу – – капралу оно тоже показалось неудачным, когда он его высказал, – – – но сказанного не воротишь – – поэтому ему ничего не оставалось, как продолжать.